Посреди этой пестрой, но такой серой толпы стояла девушка, изредка недовольно оглядывающаяся на матерящихся парней. Из-под её черно-белой полосатой шапочки выбивались объемными прядями светлые крашеные волосы. Я подошла к ней, не веря своим глазам:
— Сатира?
Узкая темно-синяя куртка и обычные светлые джинсы, заправленные в зимние сапоги — угги.
— Что? — Девушка подняла на меня своё не накрашенное личико, хлопая длинными каштановыми ресницами: — Что вы спросили?
Она тревожно пробежалась по мне взглядом, словно осуждая за чересчур легкую, несоответствующую погоде одежду, и мне пришло в голову, что я могла обознаться:
— Прости…
— Простите, — девушка настороженно перебила меня. На ее лбу от напряженного волнения появились две маленькие горизонтальные складочки: — Возможно, вы обознались. Это моя остановка, мне нужно выходить.
Ещё несколько минут после того, как она исчезла в дверях автобуса, я пыталась понять, зачем она сказала мне, что это её остановка. Наверное, я напугала незнакомую девушку, а она, бедняжка, даже не поняла, чего я от нее хочу.
В голове бился раскаленный каучуковый шарик.
Дома в очередной раз никого не было. Я вспомнила, что никого не предупредила, что буду ночевать где-то. Усталыми руками распахнула шкафчик на кухне, и на голову посыпались пакетики жаропонижающего и универсальные порошки от простуды. Синтетическая гадость, зарывающая симптомы болезни поглубже в организм, загоняющая воспаление как можно дальше, чтобы потом выплеснуть его наружу в хронической форме.
Я высыпала содержимое пакетиков в кружку, плеснув туда же вскипевшей воды из электрического чайника. Пара ампул обезболивающего помогла забыть о воющей голове. Озноб почти пропал, но жар внутри всё никак не унимался. Меня успокаивало то, что я хотя бы перестала так остро чувствовать холод вокруг себя.
На всякий случай, завернувшись в бело-голубое старое одеяло, я попыталась уснуть на маленьком диванчике в гостиной. Только вот чёрствый снег, гонимый ветром, стучал в окно, не позволяя мне спокойно видеть сны. Я вертелась с боку на бок, переворачивая в голове мысли о времени, проведенном в Доме, Где Никогда Не Запирается Дверь.
Наркоман посоветовал мне одно. Фред попросил совершенно другое. А Юлий… просто прогнал меня. И не было уже никакой разницы, говорил ли он правду в этот раз, или нет.
Вдруг вспомнился совет Наркомана: не верить Юлию, даже если он говорит правду. Как так может быть?
Тишина давила на обезболенную голову ещё хуже, чем шум пыльных маршруток. Острое желание разбавить молчание хоть чем-нибудь привело меня к мысли: нужно с кем-нибудь поговорить.
Номер телефона Тода я не знала. А кто ещё захочет разговаривать со мной о нескольких прошедших неделях? Никки не брала трубку. Она, наверное, просто не хотела ничего обо мне теперь знать. Она училась жить без людей, от которых вестей нет.
Можно было пойти к Наркоману, я ещё помнила, где находится его квартирка. Но это было бы слишком сложно, нет. Мне показалось, что он должен вернуться в дом Юлия. А это означало, что мне снова нужно было пойти именно туда.
Полная решимости, я распахнула дверцы шкафа: что бы такое надеть? На глаза попалось платье, которое я не надевала с последнего школьного звонка.
В зеркале я увидела бледное измотанное существо в черном платье. Будь я чуть пониже ростом, я могла бы быть похожей на Сатиру, только волосы по-прежнему выдавали меня непослушными длинными завинченными рыжими прядями. Отражение улыбнулось мне: как же я не подумала об этом раньше? Почему только теперь, потеряв столько времени, мне в голову пришла подобная идея?
Сатира — больше не Сатира. Она теперь, похоже, носит черно-белую шапочку и угги. Так почему бы мне не стать ею? Почему бы мне не следовать всем её правилам, почему бы мне не вести себя так же? Ведь и я сумею творить безумия, убеждая окружающих, что это вполне нормальные вещи. Ради того, чтобы только занять место рядом с Серым Кардиналом? Конечно, легко!
Не выпуская этих мыслей из головы, я помчалась к двери, на ходу застегивая шерстяное пальто, накинутое поверх платья. Это всё же лучше, чем носиться по улице в вязаной кофте в такую погоду. Туфли на высокой шпильке я достала из коробки, которую хранила с выпускного вечера. Чёрные, с огромными шелковыми розами босоножки. Каблук в двенадцать сантиметров.
Уже на лестнице в подъезде почувствовала: с открытыми ногами даже сквозь чулки — холодновато. На лестничной клетке между первым и вторым этажом мне пришлось остановиться — безумно закружилась голова. Схватиться за перила я не успела: плоскость пола куда-то стремительно поехала, и зеленая краска стен поплыла волнами вверх, смешиваясь с белизной потолка.
4 ноября
— Вы неужели не понимаете, что лето давно закончилось? Вы же девушка, неужели не задумываетесь о том, что вам детей рожать? Почему же вы себя так не бережете? — Коллекция стандартных фраз от лечащего врача.
— Что со мной? — Я снова почувствовала в горле этот железобетонный колючий ком.
— У вас воспаление легких. Неудивительно, учитывая то, как легко вы одеваетесь. Босоножки в такую-то погоду — это что? Ну, что это? — Он не переставал возмущаться, сверля меня взглядом сквозь прямоугольные линзы очков.
А мне он показался очень смешным. Доктор был совершенно лысым. Но не старым, почетным и облысевшим, а тридцатилетним примерно, и абсолютно без единого намека на прорезающуюся растительность. Наверное, он был одним из тех, про кого обычно говорили: «умные волосы покинули глупую голову».