Пороки - Страница 41

Её мелодичный нежный голос, казалось, не таил в себе никакой злобы, произнося слова ненависти в мой адрес:

— А вот и ты, Радость моя… Кнопка, дрянь, как же так получилось? — Она протянула ко мне руки, показывая ладони, перевязанные тонкими чёрными лентами: — Что ты смогла сделать такого, чего я не предусмотрела? Как получилось так, что на моем месте оказалась ты?..

Я отступила на несколько шагов назад. В пяти метрах от меня она остановилась, болезненно вздыхая, поджимая темные губы на бледном, холодном лице:

— Посмотри, дождь. За окном льет, словно под ледяным душем, — Сатира резко подняла руку, указывая мне на окно: — Смотри, дождь!

Следуя её указанию, я обернулась. Окно было плотно закрыто, шторы задернуты. Но если бы дождь и шёл, то это можно было бы узнать по стуку капель воды о карниз. Скорее всего, я просто бредила. Мое воображение, отравленное событиями нескольких последних недель, рисовало мне силуэт той, которую я встретить хотела теперь менее всего.

В коридоре уже никого не было. Я поспешно закрыла дверь, не понимая, что уже впустила призрак в своё сознание, и отвязаться от назойливого видения будет не так-то просто.

— А ты не думала обо мне? Ни разу? Ответь мне, Кнопка, скажи? — Белое нежное тело сидело на соседней кровати, положив ногу на ногу: — Ты не думала о том, что же будет со мной после того, как ты займешь мое место? Что теперь мне делать, скажи? Краситься в рыжий цвет и тащиться соблазнять твою бывшую девчонку? Я не хочу, меня тошнит от неё!

— Я не хотела причинять тебе боль… — Ответила я, замерев на месте.

— Но ты это сделала, разве не так?

— Он любит тебя. Он, Юлий.

— Он говорит, что любит, — Сатира смешно пожала плечиками, поднимаясь с постели: — Ну а проблемы свои он делит с тобой. Мне кажется, это не совсем правильно.

— И что?

— Я ненавижу тебя, — она ударила меня по щеке с такой силой, что я зажмурилась.

В одно мгновение в палате всё стихло. Видение пропало, или она ушла, так незаметно тихо, молниеносно, даже не хлопнув дверью.

Нет. Люди не уходят так незаметно, не оставив после себя ничего, даже боли от удара по моему лицу. А призраки не выходят через дверь, растворяясь безмолвно в воздухе.

Тишина давила мне на плечи. Как и в детстве, укрывшись теплым одеялом, я надеялась найти покой. Холодную подушку я сдвинула в сторону, она пахла медицинским спиртом и жалила вылезающими из неё перьями.

За окном проезжали редкие машины, тревожа меня гулом мотора и лучами фар, которые пробегали по комнате, словно свет далекого сонного маяка. Холодная постель никак не хотела согреваться. Пролежанный матрас был жесткой, обтянутой простыней льдиной, на которой не смог бы уснуть даже белый медведь.

Я закрывала глаза и видела отпечатавшееся в моем больном сознании лицо озлобленной Сатиры. Её безумные светло-серые глаза улыбались, окруженные тёмной пеленой чёрной растёкшейся подводки. Они пугали меня, эти крохотные суженные зрачки, не позволяющие заглянуть в её душу, оставившие лишь маленькую щёлку во внешний мир, через которую лилась безостановочно сырая острая ненависть.

Спать с открытыми глазами я ещё не научилась. Взгляд мой перебегал по полу к окну, упирался в сумрачный белый потолок, снова задерживался на окне и в бессилии падал на пол. Ватное время никак не хотело подпускать к моему окну рассвет.

Вдруг сквозь двойное стекло оконной рамы послышались резкие завывающие звуки. От неожиданного шума я едва не свалилась с кровати. Это сработала сигнализация чьей-то машины, оставленной под окнами дома напротив больницы. Глупые звуки всё никак не прекращались, наверное, владелец авто спал счастливым сном, ни на минуту не тревожась о том, что его машину может побеспокоить ветер, пробегающие мимо ночные собаки или нехорошая компания.

В поисках спасения от назойливого раздражающего шума я перевернулась на другой бок. Там лежала омерзительная подушка в грубой наволочке. Она обняла меня своими нежными руками и заговорила голосом преследуемой меня фантазии:

— Если бы я могла всё вернуть, я бы убила тебя, Кнопка. Ты не понимаешь, сколько мучений и ран ты мне причинила?

Я молча вдыхала запах её холодного тела, стараясь выровнять дыхание и позволить себе поверить, что это всего лишь очередной сон.

Но Сатира явно так не считала. Она обняла меня покрепче, поглаживая меня по замерзающей от её прикосновений спине:

— Ты меня считаешь безумной. Неправда. Безумной я была лишь один день. Я тебе подарила тогда цветы синей фиалки. Я знаю, что ты взяла у меня тогда книжку. Ты ведь даже не заметила, что за произведение ты украла у меня, верно?

Одной рукой она отстранила меня от себя и протянула мне небольшой серый томик:

— Это «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, — когда я попыталась выдернуться из тонкой руки, надежно обнимающей меня за талию, она бросила книгу на пол и схватила меня за запястья. — «Знаешь, в бесконечном единообразном течении жизни бывают дни, когда кажется, что всё тебе непременно удастся. Просыпаешься утром с иллюзией, что любой замысел в этот самый день будет обречен на успех»…

Сердце было неспособно протолкнуть кровь по венам, которые Сатира с силой сжимала. Я начала ощущать, как кости моих рук быстро немеют:

— Отпусти меня, мне больно!

— А знаешь ли ты, как больно, когда к тебе в такой светлый летний день поворачиваются спиной? И не просто так, а для того, чтобы пойти следом за чужой мечтой, пускай и сбывшейся. Ты замахнулась не на своё, Дорогая. Я хотела тебя в тот день, и каково же было мое изумление, когда я поняла, что ты и не думала отступать от своих планов. Ты настолько четко метила на мое место рядом с ним, что, ни на минуту не задумываясь, растоптала мои возникшие чувства к тебе, даже не оглянувшись.